Ребенком Пол получил все, что позволяло богатство и общественное положение родителей: частные учителя, серьезное религиозное воспитание в канонах римско-католической веры. Мальчик был типичным шахматным «вундеркиндом»: в восемь лет без труда обыгрывал отца и дядю, которые в городском клубе считались весьма сильными игроками.
Малолетний Морфи прославился тем, что разгромил - на шахматных полях, разумеется, прославленного военачальника своего времени, генерала Уинфилда Скотта. В тринадцать лет он нанес поражение одному из сильнейших игроков мира - венгру Яношу Левенталю, выиграв у него матч из трех партий.
Юному Морфи все давалось легко. Его природные способности казались феноменальными. И не только в шахматах. Проучившись несколько лет на юридическом факультете Луизианского университета, он сдал экзамен на адвоката без малейших усилий - один раз прочитав, сходу запомнил весь Гражданский кодекс штата на двух языках - на английском и на французском.
Экзамен был назначен за год вперед, так что просиживать над учебниками не было нужды, свободного времени была уйма , и Морфи, без всякого ущерба для будущей адвокатской карьеры, принимает предложение участвовать в Первом национальном шахматном конгрессе, который проходил в Нью-Йорке в 1857 году и призван был выявить чемпиона страны.
Знатоки из Бостона и Филадельфии не принимали всерьез тихого, тщедушного южанина. Однако очень скоро этот парень их изумил: он легко завоевал первое место, выиграв четырнадцать партий, проиграв одну и четыре свел вничью.
Особенно впечатляющим был финальный матч, в котором он сокрушил фаворита турнира Луиса Полсена из штата Айова. Одна из партий, в которой Морфи красиво пожертвовал ферзя, стала шахматной классикой и вошла в учебники, по которым сегодня занимаются будущие чемпионы.
После сенсационной победы в Нью-Йорке поклонники начали убеждать своего кумира помериться силами с европейскими знаменитостями. Американец не заставил себя долго уговаривать.
Первый «вызов на дуэль» получил англичанин Говард Стентон из Бирмингема, ученый, исследователь Шекспира, в то время считавшийся одним из сильнейших в мире игроков. Британец вызов принял, предложив при этом пари на пять тысяч долларов.
Однако когда в июне 1858 года Морфи приехал в Англию, Стентон под различными предлогами начал избегать соперника. Их встреча так и не состоялась. Морфи коротал время, в течение двух месяцев расправляясь с другими ведущими шахматистами страны. Потом ему надоело выслушивать отговорки шекспироведа, и он уехал на континент.
В тот год он в зените популярности и удачи. В Париже молодого американца можно было видеть теплыми осенними вечерами в модном кафе «Режанс». Он демонстрировал посетителям свои поразительные способности. Однажды сыграл сеанс одновременной игры с восемью очень серьезными противниками, «вслепую» спиной к доскам.
Матч продолжался десять часов. Итог - шесть побед, две ничьи. Парижане носят на руках заокеанскую знаменитость, его чествуют на многочисленных банкетах и вечеринках, а молодые француженки из столичного бомонда весьма благосклонны к победителю.
Морфи не чурается светских утех и охотно принимает приглашения своих знатных поклонниц. Он сопровождает их в оперу, которая тогда была своего рода клубом для избранной великосветской публики.
2 ноября 1858 во время представления «Севильского цирюльника» он сыграл одну из своих самых знаменитых партий. Морфи выиграл, пожертвовав слона, ладью, ферзя и коня. Соперники, правда, были не самого высокого класса. Тем не менее партия, сыгранная под музыку Россини, не уступала ей в красоте и тоже вошла в разряд классических творений шахмат.
За парижскими триумфами последовал последний и самый решительный шахматный бой на европейском континенте. На этот раз за доской немец, профессор математики Адольф Андерсен, сильнейший игрок мирового класса. В то время формально титула чемпион мира не существовало. Но Морфи фактически предложил сражаться за чемпионскую корону. И доказал, что он в шахматном мире первый.
В Америке, куда он возвращается весной 1859 года, его встречают как героя - банкеты, речи, благосклонное внимание интеллектуальной элиты. Но дальше происходит нечто, чему до сих пор не могут найти объяснения: Морфи внезапно оставляет шахматы.
Формальным поводом послужил эпизод, который фактически спровоцировал он сам, сказав, что будет играть с любым партнером лишь при условии, что даст тому фору. Условие, по-видимому, сочли унизительным, во всяком случае никто не откликнулся. С тех пор Пол Морфи почти не прикасался к фигурам, за исключением нескольких игр с друзьями забавы ради. Но в соревнованиях никогда больше не участвовал.
Его образ жизни резко изменился. Почти полное забвение вместо недавней славы. Он пытался заниматься адвокатской практикой в родном Новом Орлеане, но клиенты обходили его стороной, считая, что шахматный игрок едва ли может быть хорошим юристом.
Конец его жизни был печален. Еще не старый, едва перевалив за сорок, он пугал окружающих признаками надвигающегося помешательства. Жители Нью-Орлеана с грустью наблюдали, как их земляк, еще недавно столь знаменитый, бесцельно бродит по улицам, что-то бормоча, выпрашивая деньги и выкрикивая проклятия в адрес любого, кто неосторожно упоминал шахматы.
Морфи никогда не женился и был совершенно одинок. Однажды его нашли мертвым в ванной в его ново-орлеанском доме. Врач констатировал смерть от апоплексии. Ему было 47 лет.
Морфи называли «гордостью и печалью шахмат». Гордостью - за исключительный талант. Печалью - за необъяснимый добровольный уход в расцвете сил и способностей.
Многие искали и продолжают искать ключ к «загадке Морфи». Психоаналитики объясняют случившееся расстройствами, вызванными гомосексуальными наклонностями, чрезмерной зависимостью от матери в детстве, постоянной, почти параноидальной боязнью утратить свой дар. Может, все это отчасти и верно. Но кто может подтвердить любую из этих довольно стандартных фрейдистских версий?
Морфи часто и вполне правомерно сравнивают с Бобби Фишером. Оснований немало: оба американцы, оба вундеркинды, оба шахматисты исключительных дарований, оба разрушили свою блестящую спортивную карьеру, оставив безутешных поклонников теряться в догадках, а врагов торжествовать.
Наверное, то, что с ними случилось, было неизбежной расплатой за редкий талант, отпущенный в таком непомерном количестве, что ни одному человеческому существу не выдержать этого до конца.
Как писал Набоков о состоянии своего героя, шахматиста Лужина: « ѕЭта физическая усталость была ничто перед усталостью мысли - возмездием за напряжение и блаженство, связанные с самой игрой, которую он вел в неземном измерении, орудуя бесплотными величинами».
