Что такое хорошо и что такое плохо
Современная литература не претендует на роль учебника жизни и поводыря. Дело не в авторской скромности. Филип Рот говорил мне, что в нынешнем мире Толстой невозможен. Но большинство авторов так или иначе откликаются на события времени, и читатель ждет понимания и надежды.
Великий роман о нынешней пандемии пока не создан, но есть прецеденты: «Декамерон» Боккаччо, «Дневник чумного города» Даниеля Дефо, создателя «Робинзона Крузо», Четвертый сон Раскольникова в «Преступлении и наказании», «Чума» Альбера Камю... Мы не первые, бывало и хуже, это утешает.
Читатель если и не найдет в книге ответа на вечные вопросы о жизни и смерти, отвлечется на время от статистики пандемии, партийных склок и общего хаоса — для пошатнувшейся психики благо. Сводки новостей и новый образ бытия породили эпидемию психических расстройств и суицида.
В помощь читателю публикуются списки лучших книг всех времен и народов, присуждаются литературные премии и награды. Самая престижная — Нобелевская премия, за 120 лет ее удостоены 118 авторов. В прошлом критерием были литературные достоинства. Имена лауреатов были всемирно известны и признаны. В их числе Киплинг, Роллан, Франс, Томас Манн, Гессе, Элиот, Фолкнер, Хемингуэй, Камю, Пастернак, Стейнбек, Сартр, Шолохов, Солженицын, Неруда, Беллоу, Маркес, Бродский... Лев Толстой несколько раз номинировался, но отказался от премии — он и без того был богат и знаменит.
В последнее десятилетие лауреатами становятся неизвестные миру, а порой и в своей стране авторы. Критериями стали мультикультура и политкорректность. Среди лауреатов мало женщин (всего 18), азиатов, африканцев, латиноамериканцев. Меры приняты: в прошлом году лауреатом стал Абдулразак Гурна из Занзибара. У него 10 романов о колониализме и беженцах. Вы о нем слышали? Я нет. Луиза Глик, американка, издается с 1968 года, но и ее, каюсь, не знаю. Ольга Токарчук и Светлана Алексиевич награждены за гражданские заслуги. Боб Дилан знаменитость на поп-сцене, но зачислили в литературные классики. Даже у многих поклонников певца награда вызвала изумление.
Авторитет Нобелевского комитета серьезно пострадал из-за секс-скандала, подорвал доверие к судьям и их решениям. Шведы пытались найти компромисс, установили «Альтернативную Нобелевскую премию», ее получила Маруз Конде из Гвадалупы, тема ее романов — рабство и колониализм. Мне доводилось говорить о Нобелевских премиях с Ротом, Доктороу, Франзеном, трудно сказать, у кого больше сарказма в оценках лауреатов, не думаю, что дело в зависти.
Быть замеченным издателями и критиками, привлечь внимание читателя — задача труднее, чем стать миллионером в Силиконовой долине. Но и при успехе абсолютное большинство авторов не могут оплатить гонорарами даже бытовые расходы. Спасение души и самооценки в том, что можно утешить себя историей непризнанных при жизни гениев, пагубным влиянием среды, людским невежеством.
И в самом деле, пойди оцени по заслугам. Толстому не нравился Шекспир. Набоков, суперавторитет для эстетов, имел много претензий к Толстому. Набоков зачислил в плохие писатели Достоевского и почти всех советских литераторов. Он не видел большого таланта у Бальзака, Томаса Манна, Камю, Фолкнера, Конрада, Хемингуэя, Драйзера. Фрейда, получившего Нобелевскую премию по литературе, он считал вредоносным. Репутация самого Набокова под сомнением: он называл «Лолиту» своим высшим достижением, но сегодня многие считают, что стилистические достоинства не оправдание романа о переживаниях педофила.
При таком плюрализме мнений и оценок можно игнорировать любые из них и смело браться за создание своего шедевра.
Свобода слова и свободное время
В Америке есть свобода слова на деле, автор может писать о чем хочет и как хочет и независим, если не думает о гонораре, от издателя и продавца. Большинство книг-самиздат себе в убыток, и Amazon никому не откажет. Есть свобода и у читателя, можно не читать рецензии, полагаться на свой вкус и выбор. Но политической свободы мало, нужно еще и время, которого у большинства американцев катастрофически не хватает.
Одним из побочных эффектов пандемии стала возможность больше читать. Первенствуют Джеймс Паттерсон, Даниэла Стил, Стивен Кинг, Джоан Роулинг, Нора Робертс, Дэн Браун, Мишель Обама — с тиражами не поспоришь.
Во времена былые литературные каноны были обязательной частью обучения и определяли меру образованности и культуры человека. Ныне обучение заполнено курсами по литературе нацменьшинств, геев, женщин. Вместо Мильтона и Элиота «Поэтика палестинского сопротивления».
На библиотечных полках и в учебных программах освободилось много места после того, как были изгнаны Киплинг, Диккенс, «Унесенные ветром» Митчелл, «Гекльберри Финн» Марка Твена, «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, популярнейший детский автор «Доктор Сьюз», под подозрением Фолкнер, Сэлинджер, Беллоу, Рот...
«Убить пересмешника» Харпер Ли считалась шедевром, была в школьных программах, но после публикации «Пойди поставь сторожа» автор подвергся обвинению в расизме и утрате разума. И вот новость — «Нью-Йорк таймс» провела опрос «Какая книга лучшая за 125 лет», и на первом месте оказалась «Убить пересмешника».
Скандальная драма разыгралась в объединении десяти тысяч авторов любовных романов, многомиллиардная индустрия с гигантскими тиражами. Звезда жанра Кортни Милан назвала романы Кэтрин Дэвис расистским бредом. Заодно были обвинены книгоиздатели — мало публикуют «цветных» авторов.
30 лет назад Сол Беллоу мог сказать: «Кто Толстой у зулусов? Пруст у папуасов? Я был бы счастлив прочитать их». Сегодня Беллоу, лауреата Нобелевской и Пулитцеровской премий, растерзали бы. Набоков лишился бы профессорской должности, если бы сказал: «Я отказываюсь признавать достоинства романа только потому, что его написал смелый чёрный... Мои романы не имеют ни социальных целей, ни моральных посланий».
Во время пандемии резко возрос настрой против контроля мышления и поведения. Но с контролем чтения смирились. Блюстители новых нравов и справедливости не должны определять судьбу книги. Это несовместимо с жизнью свободного общества и ведет к его деградации.
Хранители вечности
Представления о достижениях интеллектуальной жизни Америки связывают с научными открытиями и технологиями, а Великая литература — это Франция, Германия, Англия, Италия, Россия. Но и многие американские авторы — Фолкнер, Фицджеральд, Стейнбек, Хемингуэй, Сэлинджер, Беллоу, Апдайк — по праву вошли в мировой канон.
И сегодня в Америке есть высочайшего качества литература. Не берусь составлять списки гениев, но одного — Джонатана Франзена — выделю, тем более что не расхожусь в оценках с критиками и широким читательским интересом. Главная дилемма его героев — как оставаться моральным человеком в мире господствующего цинизма и ожидания апокалипсиса.
Джонатан Франзен продолжает традиции великих реалистов Бальзака, Флобера, Голсуорси, Толстого, Манна, Фолкнера. «Я чувствую себя писателем XIX века, которого изменил модернизм», — говорит Франзен. Особый авторитет для него Толстой: «Я никогда не был в России, но чувствую себя как дома», — говорит он о русской литературе.
Франзен вырос в Cент-Луисе, где еще сохранились памятники конфедератам, влияние церкви и консервативные традиции, в семье иммигрантов из Германии и Восточной Европы. В его мировоззрении требовательная христианская мораль сочетается с либерализмом нового времени — состраданием, чувством вины за судьбу обойденных. Он уделяет много внимания защите природы, особенно птиц, о которых он говорит и пишет с одержимостью.
Он был отличным учеником и студентом и рано добился литературного успеха, но мать и жена, сценарист Кэтрин Черткович, — его самые взыскательные критики. Учитывая славянские корни матери и жены, я как-то сказал, что главная обязанность женщины в доме русского писателя — каждодневно говорить ему, что он гений. Он ответил, что никогда не слышал подобного от своих близких. Возможно, в этом причина, что и став рок-звездой от литературы, он сохраняет скромность и чувство самоиронии. У меня накопилась немалая переписка с ним,и, судя по ней, привычным людям его статуса нарциссизмом он не страдает. Хотя и жалуется, что из-за имейлов не напишет следующий роман, отвечает регулярно на вопросы и претензии.
Его первый роман «Двадцать седьмой город» был опубликован в 1988 году. Тогда политкорректность не свирепствовала, как ныне, и хотя роман-антиутопия о том, как пришельцы-азиаты захватили власть над городом, автор не был зачислен в расисты.
Широкое признание Франзен получил после публикации «Поправки» — истории американской семьи. Все достойные люди с глубокими и яркими характерами, у всех не сложились браки, трудные отношения с близкими, нет понимания, все одиноки, у всех своя правда и все несчастны по-своему. Критика назвала книгу «Великий американский роман», Опра, владычица писательских судеб, пригласила автора в свою ТВ-программу. Высокая честь и для тиража больше проку, чем любая премия. Но Франзен отказался, не хотел, чтобы книга воспринималась как женский роман. Опра возмутилась, феминистки обвинили в мизогинии — ненависти к женщинам, хотя в романах Франзена женщины интересней и привлекательней мужчин.
События романа «Безгрешность» происходят в основном за пределами Америки. Франзен хорошо знает Германию и немецкий язык, в центре романа Восточная Германия с ее режимом тоталитарного контроля и репрессий, но и демократии имеют немало секретов в шкафу, которые охраняют любой ценой. «Безгрешность» — крутой детектив с немалой долей психопатологии.
Большой резонанс вызвал роман «Свобода» — название определяет социальные и личные проблемы жизни в открытом обществе, где культ обогащения, одержимость потреблением, технологией, релятивизм норм и морали порождают одиночество и отчуждение, разрушают социальные связи. Возможна ли свобода, или, словами поэта, «Вместо цепей крепостных люди придумали много иных»? Франзен отвечает: «Только одно никто не может отобрать у вас — это свобода про...ть вашу жизнь как вы хотите». Определение стало афоризмом.
В отличие от «Поправок», «Безгрешность» и «Свобода» завершаются благополучно, но для этого героине «Безгрешности» понадобилось унаследовать миллиард долларов, а герою «Свободы»- простить жену, изменившую ему с ближайшим другом, и друга. Меня это не убедило, я высказал предположение, что издатели хотели хеппи-энда для увеличения тиража. Франзен отрицал что-либо подобное, объясняя счастливый исход христианской верой во всепрощение и любовь к ближнему.
Все ведущие издания откликнулись на роман «Перекрестки», первую часть трилогии «Ключ ко всем мифологиям». Пастор Русс Хилдебрант, его жена Мерион, четверо детей психологически убедительны, озабочены справедливостью и добродетелью, но все проходят через нескончаемые моральные испытания и кризисы, тупиковые противоречия. Окончание романа мне показалось заимствованным у Достоевского: случайно встреченный бывший наркоман и алкоголик призывает следовать зову Христа, и благодать торжествует.
Франзен любит всех своих героев, у него нет злодеев, разве что компании и корпорации, разрушающие планету, плодящие алчность и эгоизм и ведущие к концу света; надежды спасти физическое существование не много, но нужно успеть спасти душу.
Возможно, решению этой задачи в условиях пандемии могут способствовать его серия эссе «Как быть одному» и мемуар «Зона дискомфорта» — актуальное по нынешним временам чтение.