Эту музыку не следует включать во все децибеллы: ей, легкой, словно сотканной из горного воздуха, повышенная громкость противопоказана. Такую музыку хочется слушать молча, размышляя о чем-то близком, особенно если оно от вас далеко. Автор ее, внук русских эмигрантов первой волны, пианист-виртуоз Иван Соколов родился и живет в Лос-Анджелесе. Пусть никого не удивляет, что вопрос о его first name стал первым в нашей беседе по телефону.
- Часто и с удовольствием слушаю вас в YouTube. И вот что заметил: в одних роликах вы Иван, в других - John. Как прикажете вас называть?
- Родители назвали Иваном. В паспорте и в других документах так и записано: Ivan.
- Полицейский, открыв ваше водительское удостоверение, прочтет: Айвэн.
- Точно. Для моих русских друзей я Ваня, а в американской среде и в музыке - Джон. Хотя на сайтах Yandex и YouTube часто пишут: «Музыка Ивана Соколова».
- Знаете, мне за вас даже обидно. Таким именем, как ваше, не бросаются. Тем более в Америке, где Джонов - миллионы, а Иванов – по пальцам перечесть. Вспомните, какие знаменитые были Иваны: Козловский, Бунин, Тургенев, Шишкин, Крамской, Айвазовский! Уж они бы ни за что не согласились называться Джонами.
- Если бы я играл в России, там звался бы Иваном.
- А почему «если бы»?
- Потому что я в России ни разу не был, хоть с детства привык себя чувствовать, будто живу там всю жизнь, никогда оттуда не уезжал. Многие мои русские сверстники, с которыми я рос в Лос-Анджелесе, скажут о себе то же самое.
- Рискуя вас, американца, обидеть, все же замечу: музыка ваша совсем не американская.
- Ничего обидного в этих словах не нахожу. В ней, если вслушаться, живут европейские, латиноамериканские, ближневосточные мотивы. Немножко испанского, немножко еврейского, чуть-чуть от американского черного блюза, от джаза...
- ...а русского – мало или вообще нисколько.
- Немного, но есть. Музыка отражает внутреннее состояние своего творца, показывает слушателям, кто он таков. Я гражданин Америки, всегда любил ее и люблю, но душой я русский. Сердце у меня американское, а душа – русская, и она живет в моей музыке. Давайте называть ее музыкой эмигрантов.
- Как необычно! Впервые слышу такое определение.
- Потому что я сам его придумал, вот только что, сию секунду.
- Но вы-то не эмигрант, как и отец ваш, вы с ним - всего лишь сын и внук эмигрантов. А как вообще ваша семья оказалась в Америке?
- Позвольте, я начну немного издалека. Мой прадед с папиной стороны – Иван Иванович Сырнев, хирург, генерал, участник сражения на Шипке, кавалер Георгиевского креста, был женат на француженке, ее звали Мари. Прадед по материнской линии, полковник императорской армии Василий Иванович Шарий, храбро воевал в Первую мировую, за что и получил Георгиевский крест, ему собирались присвоить генеральский чин, но этому помешал переворот 1917 года.
Оба деда – по отцу и по матери – участвовали в Белом движении, Россию оставили в 1920 году, много лет скитались по миру: Турция, Югославия, Франция, Германия, Марокко и, наконец, Америка, Лос-Анджелес, где вскоре образовалась колония русских беженцев. Мой отец Алексей Михайлович Соколов родился во французской Нормандии, мама, Тамара Ивановна Шарий, - в Югославии, друг друга они встретили в марокканской Касабланке. Отец – регент Западно-Американской епархии, более полувека управляет хором Спасо-Преображенского собора в Лос-Анджелесе; мама работала в госпитале сестрой милосердия, сейчас на пенсии.
Мы с сестрой Натальей родились в Лос-Анджелесе, росли в среде русских эмигрантов, в нашем доме всегда было чувство старой России, царил русский дух. Родители нас воспитали в русских культурных традициях.
- Перенесенные в Америку, в чем эти традиции выражались?
- Дома мы говорили только по-русски, посещали русскую воскресную школу при Спасо-Преображенском соборе, учителя рассказывали нам историю России, читали нам сочинения русских писателей и поэтов; мы ставили русские пьесы, на нас оказали огромное влияние рассказы людей, которые лично знали Чехова и Станиславского, с вечера нас укладывали спать под музыку Рахманинова, Чайковского. Конечно, все это перемешалось...
- Подобная смесь могла помешать вам стать настоящим американцем...
- Она и помешала. У меня есть мелодия Through a Window, ее тема навеяна рассказами дедушек и бабушек о той России, про которую я много слышал, но никогда не видел. Думал, моя жизнь всегда будет такой, и лишь когда обнаружил, что большинство русских людей, меня окружавших, умерли, то сообразил: того мира больше нет, и Советский Союз – не Россия. Можно сказать, что я много лет смотрел в окно, над которым была надпись «Россия», и не знал, что оно для меня закрывалось. Вот тогда передо мной встал вопрос: в каком же мире я живу?
- И что же вы ответили самому себе?
- Что душой и сердцем я живу в мире, которого больше не существует. Это трудно объяснить словами, но если вы слушали мою музыку, то понимаете, что я имею в виду.
- Уже понял, читая в Интернете отзывы на вашу музыку: начиная от спокойно похвальных и заканчивая откровенно восторженными.
- Эти отзывы приходят из разных стран. На первом месте Россия и Америка, за ними идут Польша, Болгария, Румыния, Италия, Израиль, Бразилия, Аргентина, Южная Корея. Такие письма получаю!..
- Может, вы заимствуете у этих народов какие-то мотивы, и за это они вас так жалуют?
- Нет, тут другое. Есть музыка, которую будут слушать в любой стране мира, даже если исполнять ее на барабанах. Да и не привык я заимствовать чужой опыт или под вкусы публики подстраиваться, сочинять такую музыку, какую от меня ожидают услышать, и думать о том, что сегодня модно, а что не очень.
- Ну, тогда вы композитор не только не американский, но и не современный, скорее из прошлого, ХХ века, причем из первой его половины. Сегодня не принято так сочинять и так чувствовать.
- Наверное, вы правы. Потому что я в творчестве соблюдаю одно правило – делать только то, что продиктовано сердцем. Хотя, признаюсь, бывает страшно вынести новую пьесу на суд слушателя: стоишь, будто голый, перед всем миром, показываешь свои недостатки, болячки, сомнения. Но меня не волнует – станет ли мое сочинение популярным, много ли я на нем заработаю.
- Трудно вам будет разбогатеть при такой философии.
- Вы так думаете?
- Не только думаю - знаю. Есть у меня знакомые художники и музыканты, которые рассуждают, как и вы: они, видите ли, не желают публике на потребу сочинять или рисовать. Так у них и дом – отнюдь не полная чаша! У вас, что ли, по-другому?
- Музыканту, как всякому творческому человеку, всегда было трудно заработать на жизнь, но сейчас - особенно: благодаря Интернету каждый, кто хочет, может совершенно бесплатно скачать, перекопировать его музыку. С одной стороны это хорошо, потому что твое имя приобретает известность...
- ...а то, что вы сами остаетесь без заработка, - так кого это волнует...
- Несколько лет назад я кому-то выслал ролик с моими мелодиями, потом другие люди стали с моего согласия делать новые ролики и выставлять на музыкальные сайты, включая YouTube. Компакт-дисков со своей музыкой я выпустил всего пять, зато роликов в Интернете насчитывается, по-моему, шестьсот. И два с половиной миллиона просмотров за три с половиной года! Люди шлют мне смешные письма: «Как здорово, Ваня, что мы можем твою музыку прекрасную бесплатно скачивать». Они думают: раз музыка хорошая, то композитор, конечно же, богач. Но у меня выбора мало, а чаще его просто нет, потому что в моей голове рождается новая мелодия, и я сажусь к роялю...
...Музыкантов, с которыми я записываю свои пластинки, обычно семеро, у нас сформировался инструментальный септет, одни его участники часто меняются, другие играют со мной постоянно. В септете заняты, помимо вашего покорного слуги, еще трое русских: скрипач, бывший петербуржец, ныне артист Лос-Анджелесской филармонии Николай Курганов; Александр Подрезов, он из старой эмиграции, играет на балалайке и акустической гитаре, моя сестра Наталья Соколова, ее инструмент - электронный синтезатор; три американских участника - это Рич Эстес, электрогитара; Денни Крой, бас-гитара и Крейг Фандига – перкашн и ударная установка.
- На более крупные формы, чем мелодия и песня, не замахивались?
- Никогда не пробовал писать симфонии. Сам для себя очертил рамки, достаточные для того, чтобы в музыке сказать то, что хочу сказать. Несколько лет назад меня нанял один продюсер, предложил написать двадцать восемь песен на его стихи. Работа была интересная, он мне за нее хорошо заплатил. Я старался не только ради денег, но и потому что нравилось. В середине 90-х пару лет работал как композитор в сфере кино. А когда продюсеры крупной телевизионной компании CBS прослушали мою пластинку Vacation Beach, им так понравилось, что они сказали: попробуй написать композицию для программы Дэвида Леттермана Bonnie Hunt Show. Я написал. Потом еще. И еще. Тоже неплохо заработал, но скажу вам честно: я гораздо больше удовлетворения получил, когда писал песни для своих пластинок, чем для фабрики, чью продукцию показывают по телевизору. И я с ними распрощался.
- Больше туда не вернетесь, даже если очень попросят?
- На телевидение? Нет, не думаю. Может быть, когда-нибудь в кино. Телевидение – это фабрика. А я немножко избалован.
- «Живые» концерты удается проводить?
- Редко. В мае этого года прошел компьютерный концерт, транслировался на двадцать одну страну. Для первой пробы неплохо получилось. Хотел бы в Европе выступить, и в России...
...которую так и не собрались посетить.
- Не сделал я этого до сих пор, потому что слушал рассказы моих дедушек и бабушек про их жизнь до эмиграции и боялся, что реальность меня разочарует. Интересно было бы побывать в местах, откуда родом мои предки. Поехал бы в Санкт-Петербург, папа очень любит этот город, много про него рассказывает.
- Он там бывал?
- Мои родители уже двадцать лет, начиная с 1988 года, ездят в Россию.
- Почему же вы с ними ни разу?..
- Я только что вам сказал, почему. Хотя они постоянно меня зовут. Но я пока про сегодняшнюю жизнь в России в основном узнаю из газет, по Интернету, по телевидению.
- Ну а повидать Европу, где у вас так много почитателей, - успели?
- Всего один раз, в 1996 году, слетал в Париж, когда сестра выходила замуж. Почему в Париже? Потому что хотела венчаться в той же церкви, где когда-то венчались наши родители и где еще раньше служил священником мой дедушка Михаил Соколов. Выступать за пределами Штатов мне пока не довелось, только в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. Все упирается в деньги: нужно платить музыкантам за тур. Сложно это...
- Представим, что вопрос денег решен, – смогли бы вы своей музыкой собрать стадион зрителей или хотя бы большой зрительный зал?
- Думаю, что смог бы, если будет правильный маркетинг, в правильном районе. Может быть, не стадион, но... Я ведь пишу романтическую, интимную музыку, и самые преданные мои слушатели – женщины, которым за тридцать.
- Любопытное наблюдение про пол и возраст. Сами наблюдали или кто-то подсказал?
- По-моему, начиная с этих лет женщины более глубоко чувствуют. Конечно, я могу ошибаться, но если судить по письмам, то именно в этом возрасте... Люди помоложе предпочитают другую музыку, которая не заставляет особо напрягать мозги, задумываться о жизни. Они ее слушают сами и дают слушать друзьям.
- Вы в своей частной жизни тоже романтик – или только в музыке?
- А разве может композитор быть романтиком в музыке, не будучи им в жизни?
- Таких примеров немало.
- Но ко мне это никак не относится. Быть романтиком – это очень по-русски. Меня таким воспитала эмигрантская среда, в которой я рос и взрослел.
- В современном мире, где человек приучен думать прежде всего о карьере, о деньгах, добиваться успеха в бизнесе, - и вдруг какая-то романтика...
- Может, этот мир и сложнее, чем во времена Моцарта или Рахманинова, но в нем всегда был выбор для творческих людей, был он и у меня, и я его сделал в пользу музыки, вот и все. Но я не считаю себя лучше или хуже тех, для кого деньги, карьера и успех в бизнесе – на первом месте. Просто у меня сложилось так, у других – по-другому.
- В одном из интервью мне уже довелось сравнивать сочинение и исполнение музыки с живописью, рисованием – повторюсь и сделаю это снова. Ваши мелодии напоминают мне пейзаж, написанный свежими красками. Семь нот – как семь красок с массой оттенков, которыми вы рисуете картину мягкого весеннего утра, освещенного рассветным солнцем...
- Благодарен вам за такую оценку. Сравнение с живописью мне кажется вполне уместным не только применительно к музыке. Вот я с детства занимался спортом - играл в футбол, волейбол, баскетбол, и всегда считал выдающихся спортсменов художниками. Смотрю боксерский матч – он для меня как блюз.
Наблюдаю за игрой великих футболистов, хоккеистов – вижу и слышу джазовые ритмы. Творческая интуиция подсказывает спортсмену, как подать мяч, провести удар, послать шайбу точно в ворота. В отведенные ему считанные мгновенья он должен вложить все свое мастерство. То же происходит и в музыке.
- Спрошу с некоторым запозданием: почему вы занятие музыкой предпочли многим другим? По моим наблюдениям, многие родители-американцы, желая любимому чаду добра, мечтают видеть его адвокатом, врачом, банкиром, в крайнем случае политиком, но уж никак не артистом, музыкантом...
- У меня университетский диплом по бизнесу. Шесть лет работал в этой сфере, но все время играл. Музыкальное образование мы с Натальей получили домашнее, уроки игры на фортепьяно нам давал Вячеслав Леонидович Ордынский - из второй волны эмиграции. Играю я с шести лет: до девятнадцати - классику, свою первую пьесу «Colette's Theme», посвященную однокласнице, в которую был влюблен, сочинил в восемнадцать лет, в двадцать семь – серьезно задумался: хочу ли я всю оставшуюся жизнь работать в бизнесе, вместо того, чтобы заняться тем, к чему душа моя стремится? Решил: рискну, вдруг получится. Вот с тех пор и рискую. Ну да, если бы я остался на прежней работе, была бы стабильность, и денег бы я больше зарабатывал...
- Есть ли у вас семья: жена, дети?
- Когда мне задают этот вопрос, я отвечаю, что музыка – моя жена, мелодии и песни – мои дети. Для них я живу, и все, что делаю в этой жизни, с ними связано.
- Каково вам, человеку русскому, да с таким именем - Иван Алексеевич Соколов - жить в Америке не американским и не русским композитором? Вы сами-то сознаете, в каком оказались положении?
- Прекрасно сознаю. Но я получаю много писем от американцев и русских, которым нравится моя музыка, поэтому мне нравится такое положение...
... «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий...» - хотел было я обратиться к читателю словами литературного тезки моего музыкального собеседника, но понял, что лучше говорить не от Тургенева, а от себя. Так вот, в минуты печали или радости, в любом, каком угодно расположении духа загляните в YouTube, в Yandex, отыщите уже знакомое вам имя – и выберите мелодию на свой слух и вкус.
Возможно, это будет романтический, легкий, как полет мотылька, Kroshka Waltz; или навевающая светлую грусть Shadow on My Soul; или ностальгическая Through a Window. Под такую музыку, в которой слышна частичка души автора, много чего хорошего можно совершить. Скажем, объясниться в любви женщине за тридцать, пригласив ее на waltz...
